В этом дрянном космическом звездолёте,
больше похожем на памятник дадаизму,
старый бобинник рыдает по Миннесоте,
чахлым магнитно-катушечным атавизмом.
Двигатель на какой-то предсмертной тяге,
тщетно пытается выйти на третью скорость.
Космос хорош напечатанным на бумаге,
где в лёгкой дымке блестит Вероникин волос.
Сколько ещё световых кочевать во мраке?
Вспышкам кометы я радуюсь, как ребёнок.
Роботу-технику выдумал кличку Лакки,
выставил на экранах сплошной зелёный.
Джуди, ты видишь Землю во тьме кромешной?
Твой тихий вздох прерывается белым шумом.
Радиоволнам не выразить нашу нежность,
память-песок разнесло по углам самумом.
Джуди, я позабыл все простые вещи:
давку в метро и кофейную муть в стакане.
В бедной моей голове разрушения хлеще,
чем от падения метеорита на Юкатане.
В складках материи тёмной не сыщешь бога,
сможем ли мы воссоздать его как идею?
Я бы хотел прошвырнуться по Орчард-роуд,
встретить похмельное утро в плохом отеле.
Я бы хотел по колено залезть в сугробы,
и пропустить сквозь пальцы речную воду,
Вместо полёта в объятьях стального гроба,
спать в летнем парке под пологом небосвода.
Джуди, соври, (всё равно твоих глаз не видно),
будто в скитаниях ты отыскала Землю.
Я говорил с марсианским всезнайкой-гидом
о вероятности множества измерений.
Мир умирал, пока мы напивались в барах,
куревом, хохотом, похотью наслаждаясь.
Нашу планету взорвав и отдав пожарам,
как же мы потрясающе облажались.
Я заплатил бы за малое очень много,
если б имел хоть что-то, на самом деле:
снова услышать лай своего бульдога,
выстоять очередь в пятничном ''Кэш энд Керри''.
Это мой крест - быть живым на костях планеты,
грея озябшие пальцы в карманах худи,
тщетно травиться просроченной сигаретой.
Лучше бы мы с тобой умерли тоже, Джуди